Сейчас Халед был рад, что отвел ее на кухню, а не в спальню, иначе она могла бы прочитать в нем больше, чем ему хотелось бы открыть. Сегодня он устроит ее в гостевой комнате, а завтра отвезет в отель. Пришло время снова установить между ними барьеры.
– Ты перестала общаться с отцом? – грубовато спросил он.
– Он в Барселоне. Мы иногда говорим по телефону. Я не умею надолго затаивать обиды. И ты, кажется, тоже.
– Не торопись с выводами, – пробормотал он. – Расскажи о своем отце.
– Отец старается загладить вину, но он человек старой закалки. Он думает, что воспитывал меня правильно: в строгости, без похвал и одобрения.
– Закручивая канаты вокруг твоих ног?
– О нет. Я делала это сама, стараясь ему угодить. Карлос все-таки не садист.
– Когда я смотрю на твои шрамы, мне хочется подкараулить твоего отца в каком-нибудь укромном месте.
– Это не обязательно. Хотя пещерная женщина, живущая во мне, оценила твое предложение.
Борясь с желанием овладеть Джиджи прямо на кухонном столе, Халед подлил еще чая в ее стакан. Он накормит ее, а потом отправит спать. Одну. Джиджи вонзила зубы в сэндвич и застонала от удовольствия. Халед скрежетнул зубами. Господи, помоги ему пережить эту ночь!
– Как вкусно, – пробормотала она с набитым ртом. – Ты король сэндвичей.
– Я упомяну это в разговоре с инвесторами, – буркнул он, наблюдая, как она ест. – Ты действительно проголодалась.
– Я ем, как конь. Это все из-за танцев.
Халед смотрел на ее изящное тело танцовщицы, на женственные изгибы и высокую грудь. Чтобы отвлечься от этих мыслей, он достал из холодильника вишневый десерт. Пока он суетился, Джиджи собрала со стола тарелки и ополоснула их. Он застыл перед открытой дверью холодильника и думал, что вид Джиджи, порхающей по его кухне, кажется ему очень… уютным.
Он громко хлопнул дверцей холодильника.
– Ты не должна это делать, – сказал он жестче, чем хотел.
– Я знаю. – Джиджи вытерла тарелку и застенчиво улыбнулась. – Дома я не такая хозяйственная.
– Ты не дома.
– Нет. – Ее улыбка погасла.
Надо отправить ее спать. Но решимость Халеда таяла на глазах. Он уже знал, что гостевая комната им не понадобится.
– Иди сюда. У меня кое-что для тебя есть.
Румянец на ее щеках подсказал Халеду, что и она это чувствует. Джиджи с некоторой опаской подошла ближе, и в нем проснулся охотничий инстинкт.
Ее взгляд упал на мисочку с десертом, и Джиджи посмотрела на Халеда с почти виноватым выражением лица. С трудом осознавая, что делает, он зачерпнул десерт ложкой и поднес его к губам Джиджи. Джиджи облизнула ложку, смакуя угощение. Она прикрыла глаза, и он стиснул зубы.
– Лучше? – спросил он охрипшим голосом.
– Намного. – Золотые ресницы затрепетали.
– Все еще голодна?
Она кивнула и протянула руку к ложке, но он ее остановил.
– Позволь мне.
Джиджи облизнула губы, и Халеда окатила волна жара с ног до головы, хотя в ее действиях не было ничего непристойного.
– Достаточно, – сказала она на шестой ложке и отрицательно покачала головой, тряхнув рыжими локонами.
Господи, как же она прекрасна! Черт возьми, он играет с огнем.
Внезапно она подалась вперед и протянула к нему руку. Джиджи поймала пальцами его цепочку с серебряным крестом.
– Что это?
– Православный крест. – От возбуждения его голос стал хриплым. – Меня окрестили Александром, в честь отца.
– Тогда почему Халед?
– Мама назвала меня так. Вернувшись домой, она подумала, что лучше назвать меня именем ее отца. Это единственное имя, которым меня называли с четырех лет.
– Я католичка, – сказала Джиджи, поглаживая пальцем его крест. – У меня нет ничего такого же красивого.
– Позволь не согласиться. – Он провел пальцем по линии ее подбородка.
Она смотрела на него. Было бы так просто наклониться и поцеловать ее. Еще совсем недавно у него были совсем другие намерения.
Джиджи уже поняла, что Халед не собирается ее целовать. Она увидела в его глазах принятое решение, и хотя воздух вокруг них все еще был наэлектризован, она понимала, что самообладания у него гораздо больше, чем у нее самой.
Ее сердце упало, когда он отвернулся и что-то сказал про ее комнату. Понятно… Видимо, завтра она его уже вряд ли увидит. Он снова превратится в занятого бизнесмена, а ей надо подумать о собственном будущем.
Джиджи уже понимала, что будет скучать по нему, когда вернется домой, и что бы дальше ни произошло с «Синей птицей», она никогда его не забудет.
Так ли это будет важно, если она превратит слухи в правду сейчас, когда все зашло уже так далеко?
Сейчас дело только в них двоих. Происходящее не имеет отношения ни к кабаре, ни к другим девушкам, ни к Парижу. Может же то, что происходит за закрытыми дверьми, остаться их личным делом?
У Лулу был миллион правил насчет мужчин, и все они сводились к одному: уважай себя. Но у Джиджи было еще одно правило: будь честной с самой собой.
Именно по этой причине она взобралась на аквариум два дня назад, рискуя сначала своими конечностями, а потом и достоинством. Несмотря ни на что, Джиджи ни о чем не жалела.
Халед достал из холодильника бутылку воды, чтобы взять с собой в комнату. Он определил для Джиджи одну из гостевых спален, а через несколько дней закажет ей билет до Парижа. Им вовсе не обязательно видеться в оставшееся время.
– Тебе, наверное, будет удобнее в гостинице, – сказал он, закрывая дверцу холодильника. – Меня почти не будет дома, а тебе одной будет скучно.
Он обернулся, держа бутылку в руке, ожидая, что Джиджи с ним согласится. Только вот Джиджи уже снимала с себя свитер, под которым была лишь тонкая футболка, сквозь которую просвечивала грудь без бюстгальтера. Халед подумал, что простая белая футболка – самая сексуальная одежда, которую он видел на женщине. Джиджи стянула через голову футболку, и он полностью утратил способность мыслить.